Latvijas krievu dzejas/Поэтический track-list Елены Глазовой. Jeļena Glazova „Трансферы/Transfēri”

Jeļena Glazova[1] latviešu (kā arī krievu un Eiropas) lasošajai publikai ir labi pazīstama kā mūsdienu mākslas procesa aktīva dalībniece. Savā daiļradē Jeļena aktuāli savieno poētiskos un vizuālos testus, eksperimentālo mūziku un mūsdienu mākslas prakses. Tādējādi arī no viņas pirmā dzejkrājuma būtu jāgaida „virskonceptuālās” dzejas un „modīgu tendenču” (lai ko tas arī šodien nozīmētu) piemērus. Taču, atverot krājumu, negaidīti sastopies ar daudz jūtīgāku un dzīvāku (vitālāku) dzeju, nekā sagaidi no mākslinieces–konceptuālistes. Un šī gaidu apvāršņa paplašināšana šajā gadījumā tiešām spēlē par labu lasītājam. Mēģināsim lasīt šo krājumu kā aktuālu mūzikas žanru track-list. Šāds žanrisks uzstādījums ir likumsakarīgs, jo Glazovas dzeja ietver sevī divus kultūras kodus – vizuālo un audiālo. Attēls viņai ir ne mazāks svarīgs kā skaņa, kurā izskan teksts. Bet šie teksti ir tieši tendēti uz skaņu, uz lasīšanu balsī. 01. Lana Del Rey „Summertime sadness”[2] Jeļenas Glazovas „Трансферы/Transfēri” iekļaujas mūsdienu dzejas kopainā. Un tie, jāsaka, nav slikti teksti. Glazovas dzejai piemīt atsvešinājuma raksturs, ja tai piemēro filologa Viktora Šklovska pazīstamo literatūrzinātnes terminu. Šī dzeja ir tendēta uz ārējā – pa logu redzamo ainu, kuras pēc tam tiek sagrieztas un salīmētas kaprīzā un asprātīgā secībā, – fiksāciju. Šis tekstveides montāžas princips, pazīstams jau no Eizenšteina kino šedevriem, kļūst par veiksmīgu paņēmienu, kas ļauj fiksēt realitāti vienlaikus atsvešināti (tas ir atvirzīti (остраненно) pēc Šklovska (skat. Шкловский В. Б. Тетива: О несходстве сходного. М.: Советский писатель, 1970.)) un asprātīgi pēc Eizenšteina. Lasītājs/skatītājs pats papildina kontekstu, kuru iezīmē autore. Tā ir ļoti filoloģiska teksta uztvere – teksta kā semiotiskas sistēmas uztvere, kas ļauj autorei viegli miksēt literārās un neliterārās konvencijas, mākslas tēlus un apģērbu birkas, radot pilnīgu dzejas tēlu: Mūza no rīta COAT 2L9YS4096 CARDIGAN 1071M6091 SHIRT 5WP95QN79 DENIM 4WQ65Y46 BAG 603GW1981 BELT 6O0NM6825 KNITTED HAT 6O2DW4267 SHOES 8H9CS3513   (..)   Mūza vakarā KNITTED DRESS 1278N1188 TANK TOP 1077M8052 BAG 6SN8W1956 BOOTS 8H9CS3512   pagaidiet, tā taču nav viņa. līdzīga, bet tomēr pavisam cita meitene. lūk šī ir viņa CORSET 5WL35TY07 TROUSERS 4WP356Y36 BELT 6O2EW6818 BAG 6SN8W1956 NECKLACE 6O3HW9422 SHOES 8H9CS3510   svarīgi ņemt vērā, ka reālajā dzīvē krāsas var atšķirties   Nonākot līdz metonīmiskajai nomaiņai (pēc Romāna Jākobsona) šajā dzejolī, izveidojas veiksmīgs portrets, apveltīts ar ironiskām konotācijām.   02. Billy’s Band «Купчино – столица мира» Glazovas dzejā nav lieku vārdu. Montāžas paņēmiens necieš detaļu pārdaudzumu, un autore labi zina šo nosacījumu. Visi priekšmeti un žesti, kas nonāk autores redzeslokā, ir iederīgi, kopumā radot kontekstu. Lietas Harmsa stilā dzīvo savu metaforisko (vai metafizisko?) dzīvi:   Izklīdušo mantu hronika Kamēr es gulēju, nozuda lustra Samērā jauna, 2005. ņēmu saimniecības precēs Nu labi, nekas, vēl ir arī galda lampa Pēc tam izgāju pastaigāties, atnāku atpakaļ – gultas nav Nācās gulēt bērnu izvelkamajā krēslā Pārskaras kājas un spilvens visu laiku ārā slīd (...)   03. Anna Calvi „Suzanne and I” Glazovas tekstos negaidīti rodas asprātīga travestija: mūsdienu māksla izvēlas jebkuru sižetu, tēlu un produktu, apspēlējot tā eksistenci kultūras telpā. Tā augstais bibliski miltoniskais sižets ieteicas vienkāršā vasarnīcas vēsturē, kura beidzas līdz ar vasaru pēdējā augusta dienā: tai pat laikā tuvojās gadadiena izraidīšanai no paradīzes, kad mūžīgi grūtais eņģelis ar sarkana ievārījuma nosmērēto seju norādīja mums ar augu valsts zizli (baklažāns) uz taciņu, kas veda no vārtiņiem, un mēs, galvas nodūruši, vilkāmies pa gaišās un cietās zemes līkumainajiem ceļiem, berzējot plecus no smagajām nastām un no krāsas aizlietās ausis.   pēc kādas stundas mēs izgājām uz šosejas, nostopējām auto un aizbraucām katrs uz savu pusi.   04. Jeanne Cherhal „Le petit Voisin” Īpaši veiksmīgas ir liriskās „es” ceļojumu atsvešinātās ainas. Viņas braucienu maršruts ir visai paredzams: Londona, Parīze – kur gan vēl lidot jaunai un grāmatas lasošai sievietei? Visai triviālas ir arī situācijas, kurās sieviete iekļūst, – tās ir visai kinematogrāfiskas. Daudz oriģinālāka, drīzāk par – uzticamāka ir šo notikumu aprakstu valoda. Tas ir tāds uzticības pilns čuksts, draudzīgs pastāsts. Vietām neskaidrs, nelineārs, aprauts, kultūras stereotipus un klišejas apspēlējošs un graujošs:   april in p. kā šodien atceros rakstu diplomdarbu pavasarī taisu 6 min. pārtraukumus lai aiziet līdz virtuvei un paklausītos kā ella un lūiss gaudo april in paris skatos uz bērza galotni un pat sapņot neuzdrīkstos kāda tur parīze ej un diplomdarbu raksti bet tad redz pabeidzu un varu jau teju vai biļeti atļauties bet novembris bija ne aprīlis un viss kā vērdiņam pelēks mitrs un drēgns un tie melnie bariem staigā apriebušies man tie nēģeri piesienas uz ielām un tas viņu tornis savas mehāniskās kājas papletis (...) nu labi domāju šis nav pavasaris es pavasarī pamēģināšu labs ir atbraucu aprīlī kā pieklājas pie viņiem tur karstums bet es ziemas zābakos un mētelī staigāju un sviedros mirkstu un tilerī viss pilns nav kur piesēst ar bulciņu (...) kur nu pat kastaņi neziedēja kā tajā dziesmā patiešām kā vērdiņam būtu tu labāk zobus ielikusi nu varbūt tāds gadījās mēģināšu vēlreiz   05. Marc Almond & Борис Гребенщиков „Nuit de Noel” Teksta tulkošanas grūtības no vienas lingvistiskās un/vai kultūras valodas uz otru tiek pārvarētas, atverot jaunus pamatteksta apvāršņus un iespējas Vienā no labākajiem krājuma dzejoļiem Labais cilvēks no Ziepniekkalna zvanīja ilgi un uzstājīgi (..), kuru lasīt ir vērts kaut vai vienas frāzes dēļ (…Но мне эта красивость упала ухом в слякоть. (…)), lieliski atveidojama arī latviskajā atdzejojumā – „(..) Bet man šis skaistums ar ausi slapjdraņķī kritis (..)”. Atdzejotāji godīgi cenšas pieturēties pie oriģināla, bet šis burtiskums kopumā neizjauc tulkojuma viengabalainību. Kirilicas burtu tēlainība un ritms nezūd, kad tas tiek pārvērsts latīniskajā rakstībā, un ļoti veiksmīgais dzejolis draņķīgie silvijas plātas tulkojumi no izd. наука ar tam atbilstošo pārcēlumu latviešu valodā ilustrē šo iespaidu. Tā vienas burtu sistēmas transfērs citā notiek bez jēgas zuduma.   06. Pauls Butkēvičs & Līga Liepiņa „Viņi dejoja vienu vasaru” Šķiet, poētiskais, bilingvālais Jeļenas Glazovas track-list veiksmīgi uzsāk jauno krievvalodīgo Latvijas dzejnieku izdevumu sēriju, paredzot interesantu lasīšanu/klausīšanos/skatīšanos.   No krievu valodas tulkojusi Elīna Kokareviča *** Первая, билингвальная книга рижанки Елены Глазовой, опубликованная в 2013 году издательством «Орбита», предвосхищает серию сборников актуальной русской поэзии Латвии, – так говорит аннотация на обороте тоненькой красно-белой книги. В представленном сборнике собраны русские тексты Елены Глазовой и их латышские переводы, выполненные Свеном Кузминым и Томом Трейбергсом. Елена Глазова[3] хорошо знакома латвийской (а также российской и европейской) читающей публике как активный участник современного художественного процесса. В своем творчестве Елена актуально сочетает поэтические и визуальные тексты, экспериментальную музыку и художественные практики современного искусства. Закономерно следовало бы ожидать и от ее первого поэтического сборника опытов «сверхконцептуальной» поэзии и «модных тенденций» (чтобы это ни значило сегодня). Но, раскрыв книгу, неожиданно сталкиваешься с поэзией более чуткой и  живой (витальной), чем ожидаешь от художника-концептуалиста. И нарушение этого горизонта ожидания в данном случае играет лишь на пользу читателю. Попробуем прочитать этот сборник в актуальном музыкальном жанре track-list. Эта жанровая установка вполне закономерна, так как поэзия Глазовой совмещает в себе два культурных кода – визуальный и аудиальный. Картинка для нее не менее важна, чем звук, с которым произносится текст. А эти тексты как раз нацелены на звучание, чтение вслух. 01. Lana Del Rey „Summertime sadness”[4] «Трансферы/Transfēri» Елены Глазовой вписываются в общий корпус современных поэтических текстов. И это, надо сказать, неплохие тексты. Поэзия Глазовой носит отстраненный характер, если применять к ней известный литературоведческий термин филолога Виктора Шкловского. Она нацелена на зарисовку внешнего – заоконных кадров, которые затем разрезаются и склеиваются в прихотливой и остроумной последовательности. Этот монтажный принцип построения текста, известный еще с киношедевров Эйзенштейна, становится удачным приемом, позволяя фиксировать действительность одновременно отстраненно (то есть остранено по Шкловскому) и остроумно по Эйзенштейну. Читатель\зритель сам достраивает контекст, который рисует автор. Это очень филологическое понимание текста как семиотической системы позволяет автору легко смешивать конвенции литературные и внелитературные, художественные образы и ярлыки от одежды, создавая при этом цельный поэтический образ:   Муза утром COAT 2L9YS4096 CARDIGAN 1071M6091 SHIRT 5WP95QN76 DENIM 4WQ657Y46 BAG 603GW1981 BELT 60ONM6825 KNITTED HAT 602DW4267 SHOES 8H9CS3513   (..)   Муза вечером KNITTED DRESS 1278N1188 TANK TOP 1077M8052 BAG 6SN8W1956 BOOTS 8H9CS3512   подождите, это же не она.похожа, но это совсем другая  девушка.вот это она.   CORSET 5WL35TY07 TROUSERS 4WP356Y36 BELT 602EW6818 BAG 6SN8W1956 NECKLACE 603HW9422 SHOES 8H9CS3510   важно принять во внимание, что цвета в реальной жизни могут отличаться.   Прибегая к метонимической замене (по Роману Якобсону) в приведенном стихотворении, получается удачный портрет, не лишенный ироничных коннотаций.   02. Billy’s Band «Купчино – столица мира» Лирика Глазовой лишена лишних слов. Монтажная склейка не терпит избыточности элементов, и автор хорошо помнит это правило. Все предметы и жесты, что попадают в поле зрения автора, уместны, в совокупности создавая общий контекст. Вещи по-хармовски живут своей метафорической (или метафизической?) жизнью:   Хроника разбегающихся вещей Покуда я спал, исчезла люстра Новенькая вполне, в хозяйственном брал в 2005-м Ну да ничего, еще лампа настольная осталась Потом вышел погулять, прихожу – кровати нет Пришлось спать на детском раздвижном кресле Ноги свисают и подушка постоянно проваливается (…)   03. Anna Calvi „Suzanne and I” Остроумная травестия неслучайно возникает в текстах Глазовой: современное искусство выбирает любые сюжеты, образы и произведения, обыгрывая их существование в культурном пространстве. Так, высокая библейско-мильтоновская сюжетика погружается в обыкновенную дачную историю, которая заканчивается вместе с летом, последим августовским днем: а меж тем близилась годовщина изгнания из рая, когда вечно беременный ангел с измазанным красным вареньем лицом указал нам растительным жезлом (баклажан) на тропинку, уходящую от калитки, и мы понуро плелись по извилистым дорогам светлой и жесткой земли, потирая плечи от тяжелой ноши и уши от заливавшей их краски.   приблизительно через час мы вышли на шоссе, стопанули частника и разъехались.   04. Jeanne Cherhal „Le petit Voisin” Особенно удачны остраненные картины путешествий лирической героини. Маршрут ее поездок вполне предсказуем: Лондон, Париж, куда ж еще лететь молодой и начитанной героине? Вполне тривиальны  и ситуации, в которые попадает героиня, – они весьма кинематографичны. Более оригинален, скорее даже – верен, язык описания этих историй. Это такой доверительный шепот, дружеский рассказ. Местами сбивчивый, нелинейный, обрывчатый, нарушающий и обыгрывающий культурные стереотипы  и клише: april in p. вот как сейчас помню пишу я дипломную по весне перерывы делаю по 6 мин. сходить на кухню послушать как элла с луивоют april in paris гляжу на макушку березы и мечтать-то не смею какой там париж иди диплом пиши а вот значитвыпустилась и за билет-то уже гляди могу но ноябрь не апрель и как у вердиньша все серое мокрое холодно и толпами эти черные ходят меня достали негры эти на улице пристают и башня их ноги расставила механические (…) ну ладно думаю это не весна я весной попробую ну вот приехала как положен в апреле жара у них тама я там в сапогах зимних и пальто хожу потом обливаюсь и в тюильри битком и не сесть с булкой  (…) да что там и каштаны вовсе не цвели как пели они там ну как у вердиньша ты бы зубы лучше вставила ну может это весна такая была я еще попробую   05. Marc Almond & Борис Гребенщиков „Nuit de Noel” Трудности перевода текста с одного лингвистического и/или культурного  языка на другой преодолеваются, открывая новые горизонты и возможности исходного текста. В одном из лучших стихотворений сборника Добрый человек из Зиепниеккалнса звонил мне упорно (…), читать которое стоит хотя бы ради одной фразы ( …Но мне эта красивость упала ухом в слякоть. (…)) отлично передается и в латышском переводе – (...) Bet man šis skaistums ar ausi slapjdraņķī kritis (...). Переводчики честно пытаются следовать букве оригинала, но буквальность эта в целом не разрушает цельности перевода. Образность и ритмичность кириллических букв не теряется в момент их превращения в латинские, и очень удачное стихотворение дрянные переводы сильвии плат от изд-ва наука с его соответствующим латышским переложениеми ллюстрируют это впечатление. Так, трансфер одного буквенной системы в другую происходит без утраты смысла.   06. Pauls Butkēvičs & Līga Liepiņa „Viņi dejoja vienu vasaru” Пожалуй, поэтический билингвальный track-list Елены Глазовой удачно открывает серию изданий молодых русскоязычных поэтов Латвии, предвосхищая нескучные чтения/слушания/смотрения.  

---

[1] Skat. www.jelena-glazova.com/about/ [2] Piedāvātais track-list ir tikai ieteicoša rakstura, un to veido recenzijas autores dziļi personiskas muzikālās asociācijas. [3] См. www.jelena-glazova.com/about/ [4] Предлагаемый track-listносит исключительно рекомендательный характер и вызван сугубо  личными музыкальными ассоциациями автора рецензии.